Бабу слепили сегодня днем из первого обильного снега. Возвращавшиеся после занятий школьники, вдоволь наигравшись в снежки, не хотели просто так расходиться по домам. Душа требовала ознаменовать столь долгожданное событие созданием монументального творения. И ребята, не смотря на промокшие насквозь перчатки, с энтузиазмом принялись катать комья.

Снега было пока немного, в комья попадали трава и земля. Баба получилась похожей на трёхэтажного ежика. Поделочного материала хватило на довольно-таки стройную, невысокую скульптуру. Глазами послужили слегка подмороженные цветки хризантем, посаженных у подъезда. Из их веточек сделали нос и рот. Полюбовавшись своим творением, ребята сфотографировались с бабой и разбежались греться.

Снегопад продолжался, покрывая оголившийся двор свежим слоем снега. День был сумрачный, стемнело рано. Но возвращающиеся с работы люди в свете фонарей видели бабу и улыбались ей, вспоминая свои детские зимние забавы. Больше всех снежной бабе радовалась детсадовская малышня. Вырвавшись из родительских рук, детишки подбегали к бабе, трогали её руками, желая убедиться в том, что она настоящая.

Шестилетней Катюшке не понравились торчащие из комьев травинки. Она выдергивала их из тела снежной бабы, как гигантские занозы, рукой разглаживая оставшиеся от них следы. Девочка приговаривала:

– Теперь ты будешь гладенькая, чистенькая.

Но матери надоело её ждать, и она увела дочку домой. Вскоре  людское движение прекратилось. Лишь изредка кто-нибудь из припозднившихся жильцов пересекал двор, кидая взгляд на снежную скульптуру. Баба осталась одна…

Спросите, почему я всё время говорю «баба», а не «снеговик»? Да потому, что она ощущала себя бабой, женщиной. Хризантемы, вместо традиционных угольков, были похожи на глаза с длинными ресницами. Пока детвора ваяла её тело, снежная фигура даже не подозревала, что является чем-то материальным. Но когда на крупные нижние комья водрузили аккуратный снежный шар, скульптура подумала: «Ах, я существую!» И тут же в её голове возник вопрос: « Кто я?» Цветки хризантемы, ставшие её глазами, натолкнули на мысль: «Я – женщина». А что нужно женщине? Баба стала мечтать…

В десятом часу двор совсем обезлюдел, в окнах стал гаснуть свет. Снег всё шёл и шёл. Мокрый и пушистый, он налипал на лепестках хризантем, и Бабе захотелось поморгать глазами, что бы стряхнуть его. Но, увы… Она весь вечер рассматривала двор, дома, людей. Ей всё было интересно, всё нравилось, но она чувствовала себя одинокой. Как всякой женщине, ей хотелось мужского внимания, да вот незадача, она плохо представляла, каким должен быть её мужчина. Их много прошло за день через двор. Все улыбались ей, но ни один не подошёл к снежной девушке. Маленькие мужчины (так она называла мальчиков) – не в счёт. «Значит, не судьба», – вздохнула Баба.

Снег слеплял глаза-хризантемы. «Пора и мне спать», – подумалось Бабе, и она погрузилась в полузабытье, мечтая о НЁМ.

От грёз её оторвал мужской голос:

– Ух, ты, какая ладненькая! Я и не знал, что у нас во дворе есть такая хорошенькая девушка.

Это был Валерка Поляков, возвращавшийся с работы. Он подошёл к бабе, стряхнул снег с её лица. Бабе были приятны его прикосновения, она была не против, если бы он отряхнул снег и с туловища. Но мужчина ограничился лицом.

– Глазки у тебя неплохо смотрятся, а вот нос и рот не дотягивают до классики и ведёрка на голове не хватает. Ну, да это дело поправимое. У меня дома как раз имеется аккуратный носик. Ты подожди, я сейчас, – и, подмигнув Бабе, Валерка поспешил к подъезду.

Бабе с трудом верилось, что на неё обратил внимание такой обходительный мужчина. Но она же несколько минут назад ощущала прикосновения его рук. Нет, это не сон! Он попросил подождать, значит, вернётся. Баба стала ждать.

 Она не могла видеть подъезд, в котором скрылся мужчина, потому что стояла к нему спиной; и Баба вся обратилась в слух. Ей казалось, что прошла целая вечность, прежде, чем она услышала за спиной знакомые шаги. Мужчина пришёл не с пустыми руками. В правой он держал пакет, в левой – ведро.

– Заждалась? – спросил Валера. – Извини, есть хотелось. Голодный, как собака, пришёл.

Мужчина  к тому же и джентльмен! Извинился за опоздание. Баба была тронута до слёз. Но раскисать нельзя! Это чревато таянием. И она взяла себя в руки.

– Постой ещё минутку одна, я добегу до мусорки. А ты посторожи пакетик.

Ведро он забрал с собой, чем разочаровал Бабу – не ей предназначалась шапочка. Жаль, она рассчитывала на классический головной убор; мужчина же обмолвился о классике. «Ничего, обойдусь без ведёрка, – успокаивала себя  Баба. – Главное, он мне доверяет: оставил под моим присмотром свои вещи».

Через минуту неожиданный поклонник вернулся и рассматривал её пристальным взглядом. Бабе показалось, что он чем-то недоволен. Опасения оправдались. Мужчина вытащил веточки, обозначавшие рот и нос.

– Пацаны поленились за морковкой сбегать, – он посмотрел на Бабу, – Спрашиваешь, откуда знаю, что пацаны?

 Баба ничего не спрашивала. С чего он взял? Но было приятно, что мужчина с ней разговаривает.

– Всё просто, – продолжал Валера, – Девчонки довели бы дело до конца. Но тебя слепили мальчишки, и они принципиально ничего не исправят, чтобы потом их подколоть.

Затем он пошарил в пакете и достал небольшую, правильной формы чистую морковку и воткнул её в середину лица.

– Не больно? – участливо спросил у Бабы.

Баба молчала. Да если и было больно, она не призналась бы. Ради такого изящного носика можно немного потерпеть.

Мужчина тем временем достал их пакета какой-то странный предмет ярко-красного цвета, приложил ниже носа, недовольно покачал головой. Запустив руку во внутренний карман куртки, Валера достал перочинный нож. Немного поколдовал ножом над красным предметом, и, о чудо! красных штучек стало две. Приладив половинки маринованного перца к лицу, Валера радостно сообщил Бабе:

– У тебя настоящий чувственный рот, а не сжатые в полоску губы. Теперь подправим глаза. Не переживай, ресницы оставим. Куда ж без такой красоты! –

с этими словами Валера вынул из пакета пару черных оливок.

         Пластическая операция длилась недолго: вдавил оливки в нижнюю часть хризантем, и получились настоящие глаза в обрамлении густых ресниц.

– Красавица! – восхитился своим творением мужчина. – Давай знакомиться! Меня зовут Валерий, – и он по-гусарски прищёлкнул каблуками. – А тебя как?

Баба молчала. Красивый рот не мог произнести ни слова. А если бы и мог, то после столь красивого имени – Валера – как она смогла сказать, что её зовут Баба?

Почувствовав замешательство снежной девушки, Валера пришёл на помощь:

– Хоть и не я слепил тебя, но чувствую себя Пигмалионом. (Не важно, что ты не знаешь, кто это.) Поэтому я буду звать тебя Галатея. Как тебе имечко?

Бабе понравилось новое имя. Она была в восторге. В это время налетел порыв ветра, заколыхал ресницы-хризантемы. Выглядело так, будто  Баба моргнула в знак согласия.

– Вот и ладненько.

Валера метнулся к мусорке и принёс разбитое зеркало.

– Смотри, это ты.

Из зеркала на Бабу смотрело очаровательное создание. «Вот я какая… Да Валера просто волшебник!» Разумеется, имя у этой красавицы должно быть необычным, не то, что простое и грубое – Баба. Преисполненная благодарности к удивительному мужчине, она огорчилась лишь тому, что не может выразить своё признание.

Думаете, Валера был пьян, забавляясь со снежной бабой? Нисколько! Он почувствовал в ней родственную душу. Такая же, как он, одинокая, жаждущая любви, внимания, только никем не преданная и никого не обманувшая. Чистая, наивная, неиспорченная. Эх, если бы она могла ожить! Валера не отказался бы от такой женщины.

И вдруг в его сознании произошло короткое замыкание. Не говоря ни слова, он скатал два небольших комка, ножом снял верхушки и прилепил их ко второму комку туловища Бабы. Получились довольно красивые груди. Придав им более завершённую форму, Валера оглядел двор, увидел рябину с красными, ещё несклёванными ягодами. Вновь метнулся от своего творения к дереву и, вернувшись, воткнул по ягодке в каждую грудь.

– Вот так ты совсем как настоящая, – и он принялся ласкать снежную грудь руками.

Баба впала в сладкую, до изнеможения, истому. Ей хотелось, чтобы это никогда не кончалось. То ли у Пигмалиона замёрзли руки, то ли она слишком много хотела, но блаженство неожиданно закончилось. Валера усмехнулся:

– Офигеть, если бы кто увидел! Но мы об этом никому не скажем. Правда, Галатея? – он посмотрел на неподвижную скульптуру, подмигнул, – Это будет наш с тобой секрет. Спокойной ночи, дорогая! Не скучай, завтра увидимся.

И, положив в пустой пакет зеркало, пошёл к мусорке, посмеиваясь находу.

Какой сон?! Галатея всю ночь не сомкнула глаз. Бесконечное число раз переживая заново события этого сказочного вечера. В них верилось и не верилось. Но она помнит прикосновения горячих мужских рук к маленьким комочкам. Ах, это было волшебно!

Утром Валера, направляясь на работу, сменил свой обычный маршрут: вместо того, чтобы как всегда, пойти по тротуару, пересёк двор по тропке, проходившей рядом с Бабой. Она стояла, гордо выставив крепкие груди.

– Привет, милая! Нам было хорошо вчера. Ты извини, но я не хочу, чтобы кто-то другой ласкал твою прекрасную грудь. Да и дети здесь гуляют…

Он аккуратно отсёк груди, растоптал их, словно преступник, уничтожающий улики.

– Я тебе вечером новые слеплю.

Но этому не суждено было случиться. Днём во двор приехал мини-трактор, расчистил дорогу, тротуары. Заодно водителю было дано указание расчистить пересекающую двор тропку, возле которой стояла Баба. Трактор отвалом срезал бо́льшую часть нижнего кома, и Баба рухнула.

– А не хрен на дороге ставить, – резюмировал водила.

Вечером Валера, не увидев своей Галатеи, подошёл к месту её стояния. Увидел полуразрушенное тело, следы трактора и всё понял. Голова была цела и смотрела в звёздное небо глазами-оливками. Днём подморозило, и восстановить Бабу было невозможно. Валера повернул голову  лицом в снег:

– Сплошной облом…

© Елена Му 2011